Дуэль номер 8.

Тема: * картинка *.
Тип дуэли: проза.
Рассказ б.

I.
"Два Мальчика".
Я у самой кромки воды на песчаном берегу реки сижу. В случае если потрогать воду, она будет как парное молоко, только очень грязная. Водный мальчик сидит неподалёку и молчит. Мы ждём.

Мы сидим далеко, но отлично видим, как из чащи начинают выползать змеи, из гнёзд подтягиваются водные птицы. Животные тоже подойдут, но позже. Они всегда приходят самые последние, грузно переваливаются на лапах, тяжело дышат и мокрыми языками облизывают носы. Они садятся на задницы, готовя кривые передние лапы - когда выйдет женщина они начнут ей хлопать.
Женщина всегда по вечерам выходит. Я вытягиваю шею, чтобы рассмотреть её лицо, но не получается - слишком она далеко. Ближе подходить нельзя. Мы с водным мальчиком отлично помним об этом запрете. Всегда помним. Но посмотреть на её лицо очень хочется.
"Будет Больно", - думает водный мальчик.
Я знаю. Мы знаем оба. Уже пытались, и ничем хорошим не закончилось.
"Надо ждать, - думает водный мальчик. - стало холоднее. Вечер близко".
Вечером она из-за деревьев выйдет. Почему-то она всегда только вечером выходит. Зато каждый вечер. Мы с водным мальчиком должны сидеть позади всех и тихо - тихо. Зато мы всегда будем её видеть, хотя и издали.
Мы ждём снова. Ждать скучно, но мы умеем. Мы тихие. Звери, птицы и змеи нас не слышат, не видят и не чуют. Нас трудно заметить. Я похож на тощую бледную тень, а водный мальчик всегда сидит под водой. И он не умеет разговаривать, а его мысли слышу только я. я умею разговаривать, но мне не с кем. С животными говорить нельзя, с птицами говорить нельзя, со змеями говорить нельзя строжайше. Водный мальчик слышит мой шепот, даже если я сам не слышу.
Темнеет. К берегу слетаются светящиеся жуки. Они садятся на траву, и в ночи разгорается яркое пятно. Мы тихий шелест слышим. Это, раздвигая листву, идёт на берег черная женщина. Звери замечают её первыми и начинают хлопать. Грязные толстые вонючие медведи, из пастей которых текут слюни, обожают черную женщину. Самый старый медведь на лапы поднимается. "Моё Почтение", - говорит он. Мы с водным мальчиком не знаем, что это значит. Черная женщина смеётся. Её смех приятен нам. Он высокий и звонкий, но грустный.

Вокруг черной женщины собираются птицы. Они разевают клювы и начинают галдеть наперебой: "Играй Давай, Играй Давай". Вскоре мы слышим только "га - га - га". Черная женщина достаёт флейту и начинает играть. Все слушают, мы тоже. Нам немного скучно, мы не любим такую музыку. Но если её не слушать, мы не увидим черную женщину.
Остальным нравится. Змеи сбиваются в клубки и подкатываются к полным ногам женщины. "Прелестно, - шипят они. - ещёёёо, слушать, слушать". Они взбираются на женщину, ползут по её телу, рукам, всё выше. Они заползают на шею, щекочут раздвоенными языками лицо, показывают зубы с дрожащими на них нитями яда. "Нравитса", - вздыхают они прямо ей в лицо.
Нам страшно. Мы не знаем, к чему всё идёт, но не к добру.
Нам страшно. Мы знаем, чем это закончится - тем же, чем и каждый вечер.
"Они Ужалят её, Если она Закончит Играть", - тревожно думает водный мальчик. Я не могу говорить. Только мысленно прошу её раз за разом не опускать флейту.
Инструмент издаёт последнюю пронзительную ноту и замолкает. Тишина на нас давит. Но почти сразу её разрывают звери: они хлопают в ладоши, птицы свистят. На берегу шумно от их гомона.
Змеи переглядываются. Они сползают с тела женщины и тихо исчезают в лесу. Остальные веселятся и не замечают этого. Мы.видим только Змеи исчезают, а шум на берегу только усиливается. Он в свист переходит. Нам с водным мальчиком больно и страшно. Мы руками уши зажимаем. Мы не любим громкие звуки. Свист приближается и раскатывается по реке оглушительным грохотом.
Мы зажмурившись сидим. Я на водного мальчика смотрю. Он плачет. И совсем не думает. Я на берег смотрю. Животные исчезли. На песке, странно вывернув руки и ноги, лежит полностью черная женщина.
II.
"Одинокий Мальчик".
Мужчина неодобрительно смотрит. У него густые темные усы, которыми он шевелит, когда разозлён. На нём костюм в тонкую полоску. Полосок много: и черные, и серые, и белые. Я пытаюсь сосчитать, но это трудно. Я умею считать , внимание, только до десяти. Тогда я десять раз считаю до десяти, но полосок все равно больше.
- … считать ворон, - выговаривает мне мужчина. - о чём мы договаривались, Эндрю?
- я не должен врать, - говорю я.
- тогда почему ты постоянно эти истории сочиняешь? - спрашивает он, снимает с носа очки и протирает их синей тряпицей. - я просто хочу поговорить о том, как ты жил раньше.
Мне нравится наблюдать, как он чистит стёкла. Я чистоту люблю. Она успокаивает.
- я не вру, это всё правда.
Усатый закидывает ногу на ногу, но не торопится снова надевать очки. Он приготовился к длинному разговору, слушать который совершенно неинтересно.
- ты ведь хочешь поехать домой, Эндрю? Ты живешь с нами два года, и за это время … многое изменилось.
- я не хочу возвращаться в лес. Там много змей. Змеям нельзя доверять.
Мужчина смотрит долго на меня. Я понимаю, что он уже не злится. Возможно, перед уходом он даже даст мне конфет, как иногда делает.
- змей больше нет, Эндрю, - говорит он наконец. - они уползли, забились в норы. И ты никогда не жил в лесу, мальчик. Это вредные фантазии, которые мешают тебе поехать домой. Твой отец вернулся. Он очень по тебе скучает и хочет забрать. Но пока мы не увидим, что ты готов ….
- у меня нет отца, - возражаю я.
Мужчина долго сидит неподвижно, а потом качает головой. Подносит сложенные домиком руки ко рту и молчит. Мне тоже нечего сказать. С тех пор, как меня забрали из леса и поселили в этом доме, я стараюсь говорить поменьше, потому что меня постоянно обвиняют во лжи.
- что мы с вами сделали, - говорит мужчина.
Он встаёт и жестом предлагает мне выйти из комнаты. За дверью ждёт толстая женщина в белом накрахмаленном чепце. Она крепко берёт меня за руку и отводит в комнату, где я теперь живу. Со мной живут ещё мальчики. Их четверо. Цифру четыре я знаю и посчитать могу. Всех нас как-то зовут, но эти имена нужны только усатому мужчине в полосатом костюме. Мы прозвищами обходимся.
Капитан постоянно отправляется ночью в плавания - писается в постель. От него воняет мочой и он постоянно плачет. Мы не издеваемся над ним, потому что он самый маленький, всего три года, но общаться с ним не хотим.
Безногий самый старший, ему семь. Левую ногу отняли выше колена. Он рассказывал, как вместе с младшей сестрой и старым соседом, к которому их однажды ночью отвели родители, жил в запертом городе несколько месяцев. Еды не было, и старик съел сначала его сестру, а потом и ногу. Он бы съел и всего безногого, но город открыли.
Крикун кричит постоянно. С ним нельзя разговаривать, на него нельзя смотреть. Он живёт на самой дальней кровати и позволяет дотрагиваться до себя только толстой женщине в чепце.
Сухарь постоянно крадёт в столовой хлеб и прячет по всей комнате. Дня не проходит, чтобы мы не находили чёрствые сухари. В том случае, если их выбрасывать, сухарь начинает плакать и бросается на всех с кулаками.
Раньше с нами был ещё и водный мальчик. Но взрослые заметили, как мы разговариваем, и убрали его от меня. Я совсем один остался.
Взрослые называют меня Эндрю, а мальчики зовут рубцом. Моя правая рука - мешанина искалеченного мяса. Красного, переплетённого светло-розовыми рубцами, мяса. Я не могу долго смотреть на неё. Это причиняет боль гораздо более сильную, чем может себе представить мужчина в красивом костюме с холёными усами. Можно сносить до дыр и выбросить сшитую одежду. Можно потерять подаренные игрушки. Можно есть скудный паёк, позабыв вкус домашней пищи. Отданную жизнь и боль горящей плоти из памяти невозможно выкинуть.
III.
Черная женщина.
Чуть полноватая женщина в спешке возится с серьгами: замок не желает закрываться. Отчаявшись справится, женщина подходит к зеркалу и нежно отодвигает от него малыша лет четырех в добротно сшитом, но заношенном костюмчике.
- Эндрю, опять ты разговариваешь со своим отражением, - с нотками усталости и раздражения говорит она. - подвинься, ещё чуть-чуть и мы опоздаем на представление.
Мальчик меланхолично садится на жёсткую скамью рядом с трюмо.
- это не отражение, а мой друг, - возражает он. - он не умеет разговаривать, зато я читаю его мысли.
Поправив заодно макияж и прическу, женщина отходит от зеркала и садится на корточки перед мальчиком. Обнимает его и крепко прижимает к себе. От неё пахнет сладкими духами, а под их ароматом угадывается едва уловимый запах плесени, который пропитал весь дом. Яркое атласное платье с пышной юбкой шелестит, подол красной рекой растелился по исшарканному полу.
- бедный мой малыш, - едва слышно говорит она. - как же тебе одиноко.
Мальчик всхлипывает тихонько. Громко плакать нельзя, это он уже знает.
- когда придёт папа? Я скучаю.
Женщина глубоко вздыхает и отстраняется от ребёнка, поднимается, отряхивает пыль с платья. Снова отворачивается к зеркалу, промокает ватными шариками глаза. Её голос сух и строг.
- он не вернётся, Эндрю. Мы одни остались. С проклятого фронта наши мужчины возвращаются только в мешках, - она прерывает сама себя. - об этом нельзя говорить.
Говорить нельзя о многом. Мальчик знает уже это.
Женщина бросает последний взгляд в зеркало и пальцем поправляет чуть смазавшуюся алую помаду.
- ты уверен, что хочешь пойти? Можешь остаться дома с тётушкой Эллой. Она за тобой присмотрит.
- тогда я не увижу тебя до самого завтрашнего вечера.
- да, верно, малыш. Мы и так редко теперь видимся.
Они едут в тряской пахнущей бензином машине к центру города, где находится театр. По дороге женщина, оглядываясь на водителя, тихо, на самое ухо, повторяет мальчику, как себя вести.
В театре надо быть очень тихим и незаметным. С последним проблем не будет. Мальчик так исхудал за последние месяцы, что стал похож на тощую бледную тень. "Я бы ни за что не Стала Выступать Перед Ними, Если бы не Лишний Кусок Хлеба для Тебя, Эндрю", - едва слышно шепчет женщина.
Эндрю тоже умеет шептать так тихо, что никто его не слышит кроме зазеркального друга. Даже он сам себя порой не слышит. Нужно быть тихим, чтобы его не услышали люди, которые приходят в театр. Мальчик на самом последнем ряду балкона сидит. Там никого кроме него нет.
Остальные сидят в партере. Звук там хуже, но они приходят не слушать музыку, а пожирать глазами женщину. Первыми заходят и на ближние ряды садятся офицеры. Они приехали из другой страны и говорят на незнакомом шипящем языке. Они красивы: у них чистые светлые волосы, новенькая форма, блестящие начищенные сапоги. Они такие же нарядные, как блестящая чешуя змеи на солнце. И глаза у них как у змей: немигающие и страшные.
Мальчик знает, что говорить с ними строжайше запрещено. Нельзя взболтнуть лишнего. Они любят ходить на концерты женщины, слушать, как она играет, смотреть на её пухлую, но ладную фигуру. А после концерта они уезжают с ней, а мальчик едет домой один в машине с шофёром, говорящем на чужом языке. Женщина только к обеду следующего дня возвращается. Уставшая, будто постаревшая, зато она привозит с собой еду, которую почти не достать в городе.
В театр приходят и другие: денщики офицеров, молодые и дерзкие, говорящие всегда громко и отрывисто, и все сразу. Старые и толстые жители города, перешедшие на сторону офицеров, и подчиняющиеся им. У них воняет изо рта и они всегда сердиты.
Мальчик ждёт. Ждать скучно, но он умеет. В театре перед началом выступления свет погасили. Офицеры, денщики и полицейские сидят в темноте. Звуки обостряются. Слышно, как шуршат атласные юбки женщины, выходящей из-за кулис. Она ступает на сцену и софиты взрываются светом.
Женщина достаёт флейту и начинает играть. Все слушают, мальчик тоже. Ему немного скучно, он не любит такую музыку. Но если её не слушать, он ещё долго не увидит мать.
Когда концерт заканчивается, и в зале вновь зажигают свет, мальчик замечает, как к офицерам пробирается солдат и что-то докладывает старшему на ухо. Офицеры переглядываются и спешно уходят из зала. Их не замечают или не хотят замечать. Толстые полицейские только рады: теперь внимание красивой артистки уделено лишь им. Оставшись без командиров денщики распоясываются, начинают громко смеяться, отпускают шуточки на незнакомом языке. Концерт окончен, но одинокую флейтистку не спешат отпускать со сцены. Не все взгляды по ней прошлись, не все руки её ощупали.
Мальчику страшно. Раньше офицеры никогда не уходили первыми. Страшно и женщине. Она поднимает глаза к балкону в попытке отыскать сына и пытается пройти к нему. Но ей заслоняют путь. "Бояться не надо, - доносится до мальчика. - их вызвали в штаб на срочное совещание. Останьтесь с нами ещё недолго".
Они смеются, кричат, скалятся. Они всё сильнее шумят. Шум невыносимым становится. Мальчик уши руками зажимает. Что-то не так пошло. Шум резкий свист с улицы заглушает.
"Истребитель", - кричат зрители и, давя друг друга, рвутся к дверям. Кто-то хватает женщину за талию и пытается увлечь за собой. Мальчик понимает, почему так происходит: когда раздаётся свист, с неба падают бомбы, от которых нужно прятаться под землю.
Женщина вырывается. Она брыкается, кусается, лягает кого-то ногой. В конце концов её оставляют в покое: хочет умереть - пусть, не идти же за ней следом.
Она добегает до балкона в тот момент, когда бомба с зажигательной смесью пробивает крышу театра и падает в пятом ряду. Тут же занимается тяжёлая портьера. Огонь медленно перекидывается на деревянные кресла и лезет вверх.
Бежать некуда: тяжелая горящая балка рухнула и перегородила проход. Огонь подбирается всё ближе, дым щиплет глаза. Подол алого платья уже лижут огненные языки. Атлас весело вспыхивает, женщина с визгом срывает с себя полыхающую одежду. Мальчик, сжавшись, сидит в углу. Огонь ещё не добрался до него, но это вопрос нескольких минут. Женщина решается. В углу балкона неприметная дверь, ведущая в санузел. Мать открывает краны на всю мощь, грязная вода брызжет в рукомойник. Женщина льёт воду на ребенка: на одежду, волосы, кожу. Через полминуты он уже весь мокрый. Она подхватывает тельце на руки, закрывает малыша своим телом и бежит через огонь.
Театр маленький. Путь от балкона зрительного зала до выхода занимает не больше четырёх минут. Женщина бежит прямо по горящему дереву, не чувствуя боли и страха. Её смерть - решеное дело. Мальчик чувствует только обжигающий жар, запах готовящегося мяса. Оглушенный взрывом он не слышит истошного крика женщины.
С ним остаётся его боль. Плохо пропитавшийся водой рукав костюмчика загорелся. Боль настолько сильная, что терпеть её нет никаких сил. Мальчик в бездну проваливается.
Он глаза открывает. Истребители скинули бомбы на город и давно улетели. Из укрытий выбираются люди. Мальчик смотрит на свою руку: она сплавилась с сочащимся желтой жижой телом черной женщины. Он не может понять, откуда здесь взялась черная женщина, пока не замечает в ушах знакомые оплавленные сережки. Его одежда почти сгорела, а тело покрывают ожоги. Он на лицо женщины смотрит. Когда-то это было очень красивое лицо. Сейчас оно сморщилось. Покрылось гарью, сжавшиеся губы обнажили зубы в оскале. Мальчик переводит мутный взгляд на чудом уцелевшую витрину в конце улицы. Мальчик из отражения на него смотрит. "Не Смотри на её Лицо, это Больно", - думает зеркальный мальчик.